В начале XVI века давно сложившееся преимущество крупнейшего
и наиболее эффективного европейского государства сохраняла Франция, собиравшая
более чем втрое больше доходов, чем Испания, и в 14 раз больше, чем Англия.
Даже в показателях на душу населения,... Франция
обладала явным преимуществом над Испанией и особенно над Англией.
Испанские
завоевания на Американском континенте решительно изменили фискальный баланс на
всю вторую половину XVI века. Испания собирала почти вдвое больше доходов, чем
Франция (за исключением 1580-х годов, когда Франция на короткое время
приблизилась почти вплотную к Испании, поскольку доходы изымались на ведение
французских Религиозных войн). На протяжении всего этого периода В дальнейшем
этот альянс укрепился ещё больше, поскольку землевладельцы и капиталистические
купцы (но не народные массы, которые всё более маргинализировались после того,
как выполнили свою задачу и помогли парламенту выиграть гражданскую войну)
имели общую заинтересованность в антикатолической милитаристской внешней
политике и общее желание, чтобы государство стимулировало внешнюю торговлю и
внутренний рынок. Обе эти элиты требовали религиозного устройства
пресвитерианского или индепендентского толка, которое стояло бы на страже
контроля землевладельцев и купцов над бывшей церковной собственностью и над
священниками в их конгрегациях.
Британия оставалась на третьем, месте с значительным
отставанием — её доходы составляли десятую часть от доходов Испании и менее
четверти доходов Франции. Затем доходы Испании стали стагнировать: в 1580-х
годах они достигли пикового уровня, который оставался недосягаемым, пока не был
ненамного превзойдён в 1650-х годах, но в последующие десятилетия доходы
Испании обрушились.
Доходы Нидерландов обогнали доходы Британии в 1600-х годах,
а к 1670-м превзошли доходы Испании, выйдя на второе место после Франции.
Однако затем, в XVIII веке, в нидерландском государстве наступила фискальная
стагнация. Доходы Франции более чем удвоились в 1580-1630-х годах, а потом
вновь почти удвоились с 1650-х по 1780-е годы, что обеспечило Франции
лидерство, которое она сохраняла до последнего десятилетия XVIII века. Британия
продемонстрировала наиболее впечатляющи^ результаты в период с 1720 по 1815
годы; её доходы выросли почти на 900% с 1750-х по 1815 год, когда они наконец
стали больше, чем доходы любого другого европейского государства, и это
лидерство сохранялось на протяжении XIX века.
Нидерландские доходы на душу населения достигли
беспрецедентных масштабов к началу XVIII века: они почти вчетверо превосходили
доходы Франции и Испании и более чем вдвое — доходы Британии. Лишь в первые
годы XIX века Британия вышла на первое место по доходам на душу населения, а
затем, к концу Наполеоновских войн, их объём почти удвоился. Доходы Франции на
душу населения в период этих войн также удвоились, хотя их исходный уровень был
гораздо ниже, к тому же они оставались примерно вполовину меньше, чем в Нидерландах.
Некоторые (но не большинство) военные поражения испанцев и
французов действительно произошли потому, что менее значительные державы
объединялись, чтобы помешать амбициям этих доминирующих держав.
К 1720-м годам
доходы Испании составляли лишь 31% от доходов Франции, 85% от доходов Британии
и всего на 4% превышали доходы Нидерландов — её бывшей колонии
В XVII веке испанская церковь стала крупнейшим источником
поступлений короны после кастильского крестьянства. Если провести среднюю
оценку доходов испанской монархии с 1621 по 1640 годы, то налоги с Кастилии,
которые почти исключительно ложились на крестьян и батраков, приносили 38%
королевских доходов, ещё 15,6% поступало от испанской церкви, и только 10,7% —
от американских драгоценных металлов.
к 1506 году некоторые колонисты благодаря золоту Эспаньолы
накопили достаточные состояния, чтобы предпринять завоевание Кубы, Ямайки и
Пуэрто-Рико... Ряд состоявшихся после 1516 года экспедиций, кульминацией
которых стало завоевание Кортесом Мексики, опирались на ресурсы Кубы, а
богатствами Мексики было оплачено расширение экспедиций в северном и южном
направлениях, а отчасти и завоевание Перу. Поэтому чистые вложения испанских
ресурсов в Новый свет сами по себе имели значимое место лишь в первые 15 лет
после прибытия в Америку Колумба»
В ходе двух десятилетий завоевания Мексики и Перу Карл V и
его министры обнаружили, что Фердинанд и Изабелла, а затем и сам Карл исчерпали
весь резерв пожалования энкомьенд колонистам. Держатели прав на энкомьенды быстро
вербовали местных жителей для поиска сокровищ под их контролем. Тяготы горного
дела сочетались с появлением европейских болезней, которые уничтожат коренное
население завоёванных испанцами карибских островов, а затем и более 80%
коренного населения Мексики. Похоже, Карл V (возможно, под воздействием своих
сторонников среди духовенства) был обеспокоен, что слишком много язычников
умерли ещё до того, как появилась
возможность обратить их в христианство. Однако куда более
открытое недовольство императора вызывала его скромная — каких-то 26% — доля
направлявшихся в Испанию американских сокровищ. Обе эти проблемы Карл V
попытался решить в 1540-х годах, сократив привилегии, предоставляемые
колонистам. Энкомьенды теперь были ограничены сроком жизни их держателя, а
контроль над трудом коренного населения Карл передал от держателей энкомьенд
государственным должностным лицам. Однако потребность короны в доходах
заставляла её продавать расширительные права на энкомьенды, благодаря чему они.
подобно выставленным на продажу должностям, превращались в вечные права.
Все крупные рудники, открытые в 1540-х и 1670-х годах, а
также более мелкие, обнаруженные в промежутке между этими датами,
контролировались находившимися в Америке финансистами, которые оплачивали
шахтное оборудование и услуги технических специалистов из Германии, приезжавших
в Мексику и Перу для установки и обслуживания помп и дробильного оборудования.
пребывавшей в состоянии хронического банкротства испанской
монархии приходилось уступать львиную долю американских сокровищ той
единственной элите, которая хотела и могла профинансировать громадные
горнодобывающие предприятия в Мексике и Перу.
С 1503 года, когда начался масштабный вывоз в Испанию
американских драгоценных металлов, и вплоть до 1580 года монарх получал 25-30%
золота и серебра, добытых или грабительски изъятых в Америке. После 1580 года
доля короны падала, несмотря на громадное увеличение производительности
рудников: сначала эта доля сократилась до порядка 15%, а затем, после 1615
года, снизилась катастрофическим для монарха образом до 10%, а то и менее.
В 1656-1660 годах из общего объёма производства драгоценных
металлов в 51,6 млн песо корона получала, лишь 600 тысяч песо, то есть чуть
больше 1%. Если представить эти показатели в виде доли американского золота и
серебра в королевских доходах, то в 1510 году на них приходилось 4%, в 1577
году произошло увеличение до 7,5%, а в 1591 году был достигнут пик в 16%
доходов монархии. Затем доля причитающегося короне золота и серебра в её
доходах упала в среднем до 6% в 1621-1640 годах, а в 1656-1660 годах снизилась
до ничтожного 1%28.
При таком развитии событий американские олигархи никогда бы
не смогли аккумулировать прибавочный продукт для разработки и функционирования
новых рудников, а севильские купцы, напротив, стали бы стержнем богатства
Испанской Америки — во многом так же, как лондонские купцы оказались главными
бенефициарами британских колониальных поселений в Америке. Могущественная
торговая элита Севильи могла бы стать противовесом закоснелому сельскому
нобилитету Испании, и это позволило бы короне сталкивать конкурирующие элиты
друг с другом, что с таким успехом удавалось французским королям.
Но купеческая элита Севильи так и не стала крупной
политической или экономической силой в Испании.
Переломный момент наступил в 1630-е годы. Поставки серебра в
Испанию по официальным каналам рухнули вместе с торговыми потоками.
Нидерландские и британские пираты наносили удары по Серебряному флоту испанской
монархии, а купцы из этих двух стран стали ещё более агрессивно подрывать
официальные рынки Севильи. К 1686 году на долю Испании приходилось лишь 5,5%
торгового оборота Испанской Америки (плюс еще 17% — на долю [подвластной
Испании] Генуи) — для сравнения, доля её торговли с Францией составляла 39%, а
оставшиеся 37,5% приходились на торговлю с Британией, Нидерландами и
Гамбургом32.
Британия, стремившаяся пропускать через свою территорию
товары из Испанской Америки и французских владений в Карибском бассейне,
приняла Акт о свободном порте 1765 года, который позволил испанской и
французской колониальным элитам швартовать свои корабли в британских портах без
угрозы их конфискации и без необходимости платить пошлины. Попытки Испании
повлиять на колониальных администраторов, чтобы те заставили управляемые ими
территории торговать исключительно с Испанией, провалились — прежде всего
потому, что у Испании для навязывания своего диктата на Американском континенте
не было необходимого бюрократического корпуса
Доля доходов государства от Мексики, направлявшихся в Мадрид
или в новую испанскую колонию на Филиппинах, упала с 55% в 1611-1620 годах до
21% к 1691-1700 годам34. В Перу с 1650 по 1700 годы доходы государства
снизились на 47%, а отчисления в Испанию — на 79%35. В течение XVII века
испанский колониализм стал для Мексики и Перу существенно более лёгким
бременем.
Севилье её собственных купцов в роли управляющих и
бенефициаров перевалочного пункта американской торговли быстро вытеснили
генуэзцы, которые в сравнении со своими испанскими конкурентами обладали
совершенно иными масштабами доступа к капиталу и коммерческих взаимосвязей с
рынками по всей Европе. Габсбурги приветствовали генуэзцев, поскольку у
последних было существенно больше возможностей покупать государственные
долговые бумаги, чем у незадачливых испанских купцов в Севилье. Поэтому
политические и финансовые выгоды от обслуживания королевских долгов
сосредоточились в руках генуэзцев,
на южной оконечности Латинской Америки, где для обществ
коренных народов были характерны меньшая плотность населения и меньшая
сложность, колониальные элиты оказались неспособны создать режимы, которые в
XVIII веке смогли бы сопротивляться попыткам королей-реформаторов из династии
Бурбонов навязать колониям более жёсткий контроль. Поэтому на самом юге
Американского континента Бурбонам удалось наделить назначаемых ими интендантов
полномочиями для извлечения большего объёма доходов, пригласить испанских
инвесторов и купцов, а также осуществлять настоящее управление колониями. В
более старых колониях интенданты оказались куда менее эффективны, поскольку
местные элиты обладали таким контролем над экономиками и колониальными
правительствами, что их невозможно было оставить не у дел
Либерализм в конечном итоге оказался значим преимущественно
для бывших периферий — например, он создал возможности для появления новой
торговой элиты в Аргентине. Но в оставшейся части испанского колониального мира
либерализм появился слишком поздно.
Продажа должностей и пожалование земель и привилегий
духовным орденам и военным, компаниям — всё это мотивировалось желанием
монархии получать доходы в Америке — привели к появлению разногласий среди
американских элит. Для продаваемых должностей было характерно дублирование
полномочий и прав на доходы, вступавших в конфликт с полномочиями в рамках
должностей, которые были пожалованы первым конкистадорам. Это же обстоятельство
порождало конфликты между «“чёрным’ и “белым’ духовенством, между самими
духовными орденами, между креолами и уроженцами Испании, [а также] внутри
контролируемой государством церкви — слишком уж часто все эти конфликты были
непроницаемы для государственного контроля».
рычаги влияния использовались для того, чтобы игнорировать
универсалы пенинсуляров — лиц, родившихся в Испании и прибывших в Америку по
королевским поручениям, у которых не было в колониях независимой экономической
базы или связей с урождёнными американскими элитами. Таким образом, основу для
долгосрочной, хотя и номинальной лояльности элит Испанской Америки короне
создавали внутренние механизмы переселенческого общества.
Этот вакуум с ущербом для Испании и Франции заполнила Британия,
которая превратилась в господствующую экономическую силу в Латинской Америке и
оставалась в этом качестве на протяжении всего XIX века.
Кортесы в Кадисе, стремившиеся создать новое правительство,
которое бросило бы вызов французской оккупации, и включавшие несколько
американских представителей, в 1812 году составили конституцию, чреватую
сокращением автономии Латинской Америки. Это пробудило требования
независимости, которым была неспособна воспрепятствовать уменьшившаяся и
дезорганизованная испанская армия в Америке — новое правительство Испании
совершенно не имело средств для её усиления. К 1821 году вся Испанская Америка,
за исключением Кубы и Пуэрто-Рико, обрела независимость.
Комментариев нет:
Отправить комментарий