Буайе Основы человеческой психики

Паскаль Буайе
 Анатомия человеческих сообществ. Как сознание определяет наше бытие. 2019

ЭВОЛЮЦИЯ ПРЕДОПРЕДЕЛИЛА ЛЮДЯМ ЖИТЬ В ОБЩЕСТВЕ, но как работает общество, они могут и не понимать.

Натуралист-любитель и поэт Морис Метерлинк как-то написал, что, когда самка муравья кормит личинок, ее лицо выражает нежность, а взгляд полон жертвенной материнской любви. Метерлинк мудро сменил стезю, став поэтом и драматургом. Никто из исследователей, даже восхищаясь многими качествами муравьев, не принял бы такое описание всерьез. Но в нем отражается способ воспринимать природу, распространенный по сей день.

 если бы карликовые шимпанзе бонобо изучали людей, они бы изумились тому, как много времени и сил мы тратим на мысли о сексе, тоску по нему, мечты о нем, как много его в наших песнях, разговорах и текстах, хотя собственно до секса дело доходит редко – редко по сравнению с бонобо. Гориллы удивились бы, что лидером в группах людей не всегда оказывается самая устрашающая особь, и ломали бы голову над тем, как более слабым удается оказывать влияние на настоящих громил. Антрополог-шимпанзе задался бы вопросом, как это людям удается собираться в большие толпы без постоянных драк, почему они часто остаются на протяжении многих лет привязанными к одному и тому же сексуальному партнеру и почему отцы вообще интересуются своими отпрысками

Чтобы подчеркнуть этот момент, Сара Хрди приводит пример, как пассажиры выходят из самолета: по одному, более или менее эффективным способом – нам это кажется банальным, но это почти недостижимо для большинства других видов приматов.

 Когда мы пытаемся объяснить, почему люди делают то, что они делают, мы вполне естественно склонны рассматривать их как личности. То есть мы предполагаем, что поведение людей вызвано их намерениями, что люди осознают эти намерения и могут выразить их. Мы также полагаем, что люди целостны, то есть у каждого индивидуума есть свои предпочтения, например, в отношении чая или кофе, и потому было бы странно спрашивать, какая часть личности склонна к такому предпочтению или сколько подструктур психики предпочитают кофе. Мы воспринимаем людей в целостности и единстве, иначе говоря – антропоморфизируем.

В науке о человеке это так же неверно, как и в науках, изучающих реки и деревья. На самом деле на протяжении многих веков антропоморфизм по отношению к людям был главным препятствием к изучению их поведения. Считалось, что у человеческих поступков есть определенные причины, что люди осознают эти причины, что в нашем разуме есть контрольная система, оценивающая эти причины и на этой основе управляющая поведением, но все эти предположения только вводили нас в заблуждение.

нам следует судить о разуме так же, как мы судим об автомобилях: заглянуть под капот и сообразить, как отдельные части вносят свой вклад в результат работы. Мы без труда понимаем, что этот подход верен по отношению к таким сложным системам, как пищеварение или иммунитет. Но все оказывается куда сложнее, когда дело доходит до мышления.

Антропоморфный подход к человеческому разуму часто выражается в интеллектуальной болезни, которую я бы назвал когнитивной слепотой. При ее наличии трудно удержать в уме тот факт, что даже самое обычное поведение требует ошеломляюще сложных, скрытых от нашего сознания расчетов. Когнитивная слепота – универсальный синдром, встречающийся только в сфере социальных наук

На протяжении последних столетий манифесты и общие философские суждения больше мешали, чем способствовали развитию наук об обществе. Например, в начале XX в. Дюркгейм и Боас, а также ряд других влиятельных ученых сделали официальным принципом только что возникшей социологии идею о том, что процессы, происходящие в обществе, имеют мало или вообще не имеют ничего общего с тем, что изучают биологи и психологи. Это разграничение продержалось почти столетие

В течение долгого времени обществоведов ужасала сама мысль о редукции, об объяснении социальных феноменов с точки зрения физиологии, эволюции, когнитивистики или экологии. Простое упоминание фактов из области психологии или эволюции применительно к культуре с академической точки зрения казалось той самой ложкой дегтя, которая бесповоротно испортила бы мед социальных наук. Но, отклоняя эту форму редукции, социологи отклоняли и то, что стало обычной практикой большинства эмпирических наук.

естественно-научные объяснения конкретных социальных феноменов, конечно же, существуют. И в конце концов философия последует за наукой, как это обычно и случается.

научное познание мира – дело сложное, часто обескураживающее и во многих случаях вступающее в противоречие с нашим спонтанным образом мышления

Информация состоит из определяемых состояний внешнего мира, уменьшающих неопределенность во внутренних состояниях живого организма.

информация возникает лишь в том случае, если у вас имеется соответствующая система ее распознавания, – а она у вас имеется, поскольку она или ее слегка улучшенный вариант подтвердили свое преимущество во многих поколениях ваших предков. Но вот загвоздка: именно по причине того, что эти системы у нас есть и они работают так безотказно и незаметно для нас, их существование нам практически невидимо. Когда мы думаем о способах понимания окружающего мира, нам кажется, что информация уже содержится в нем в готовом виде и ждет, чтобы ее заметили.

Способ мышления, когда мы знаем о найденной информации, но забываем, что для этого требуется ее распознать, называется спонтанным (наивным) реализмом.

Мы спонтанно приписываем представителям других видов намерения и убеждения: иногда, в том случае, если нам нужно предсказать их поведение, это срабатывает, но весьма часто нет. Так же мы относимся и к сложным машинам, особенно обрабатывающим информацию, например к компьютерам.

Понимание того, как работает наше мышление, требует подобного перехода от интенциональных установок к проектным, что иногда кажется сложным, противоречит нашей интуиции. Казалось бы, что сложного в том, чтобы понять, что такое убеждение.

 Но в определенных обстоятельствах разговор об убеждениях может увести нас в сторону.

Данные молекулярной генетики показали, как эти многообразные взаимодействия приводят к выстраиванию чрезвычайно сложных признаков и моделей поведения из относительно простого генетического материала. Поведение – это сформированный в ходе эволюции признак живых организмов и следствие естественного отбора, но это не означает, что этот признак или собственно поведение закодированы в генах (вспомните пример с сезонным размножением птиц). Равным образом это не означает, что признаки и поведение неизменны и не связаны с внешними обстоятельствами, что они не поддаются настройке и модификации и как-то заложены в живых существах с момента рождения. Это значит лишь, что они формируются в нормально развивающихся живых организмах, когда те сталкиваются с условиями, сходными со средой, в которой проходили отбор их гены. Разные условия среды могут привести к разным результатам.

Организация больших групп с помощью сигналов

Подача сигнала имеет некоторые следствия, предсказанные формальными моделями на основе теории игр и подтверждаемые наблюдениями. Во-первых, некоторые сигналы достоверны, поскольку сообщают истинную информацию об отправителе в том случае, если такое знание полезно для получателя.

Напротив, когда интересы двух животных не совпадают, может посылаться ложный сигнал. Кот выгибает спину и топорщит шерсть на спине, чтобы показаться сопернику больше, чем на самом деле. Обманные сигналы такого рода могут привести к «гонке вооружений» между обманом и распознаванием по мере того, как отправители сигнала совершенствуются в обмане, а получатели – в умении пробиться сквозь создаваемую дымовую завесу. Дополнительную динамику такому виду коммуникации придает то, что некоторые живые организмы способны посылать сигналы, вынуждающие других делать то же самое.

если одна жаба квакает так, все остальные присоединяются к ней – молчание становится показателем низкого статуса. Отсутствие сигнала означает, что сообщать не о чем

В наше мышление включена система обучения морали, детектор, позволяющий найти в окружающем мире нравственно значимую информацию. Это очень заметно потому, что у некоторых людей она отсутствует.

люди начали обмениваться информацией быстрее всех остальных видов. Многие живые организмы способны издавать и принимать сигналы от особей как своего, так и других видов, но люди делают на несколько порядков интенсивнее. Нашей средой обитания, такой же естественной, как море для дельфинов и льды для белых медведей, стала получаемая от других информация.

Самое удивительное во всем этом – то, что огромное количество передаваемой информации совершенно бесполезно и что людей эта бессмысленная информация может сильно возбуждать.

Десятилетия экспериментов по изучению мышления младенцев и маленьких детей подтвердили теорию, что для обработки большого количества информации человеческому разуму требуются немалые предварительные знания. Параллельно выяснилось, что предварительное знание принимает форму ожидания специфических видов информации.

Даже годовалые младенцы предполагают, что у людей могут быть ложные представления. Все это (и еще очень многое) демонстрирует действие ожиданий, касающихся твердых тел, чисел, животных и разума. У людей возникают ожидания, связанные с социальным обменом и обманом, поддержкой, справедливостью и моралью, иерархией, дружбой, хищниками и добычей, выражением лиц, заражением и загрязнением – список можно продолжать.

Специфические ожидания создают условия для эффективного сбора информации. Например, маленькие дети интуитивно ожидают, что животные будут двигаться самостоятельно и что это движение объясняется их внутренними стремлениями и убеждениями.

Как отмечают философы и ученые-когнитивисты, без специфических ожиданий когнитивная система человека навсегда «зависла» бы из-за астрономического количества не относящихся к делу вероятностей.

одно из объяснений заключается в том, что мы устроены именно так, чтобы получать бóльшую часть информации от других людей. Только часть огромного массива сведений о мире люди получают из непосредственного опыта. В ходе эволюции мы выработали установку на поиск информации у других людей и на использование этой информации в качестве основы для своих решений.

психика устроена не так, чтобы быть полезной именно в этом смысле, в более общем плане она должна увеличивать приспособленность. Это подразумевает, что чаще всего порождаемые ею представления точны. Но именно чаще всего, а не всегда.

Мы полагаем, что в целом информация передается из-за ее эпистемической ценности, ее связи с реальностью и потенциальными следствиями для приспособленности. Это объясняет передачу обширных массивов культурных знаний, но в то же время и ложных сообщений, служащих интересам обманщика именно потому, что они ложные.

Информация – наша среда обитания, наша экологическая ниша, и мы, будучи сложными живыми организмами, постоянно изменяем эту нишу, иногда таким образом, что это позволяет нам получать из своего окружения еще больше данных

возникновение традиции не сводится к подражанию, но включает в себя постоянное восстановление и исправление входного сигнала.



 наш разум вместо того, чтобы просто отбирать данные из того, что предлагают другие, активно строит модели, выходящие далеко за пределы поступающей информации...

появление мышления, то есть сформировавшейся в ходе эволюции способности рассматривать аргументы абстрактно, происходит из адаптивного преимущества, которое мы получили благодаря способности извлекать максимум знаний из того, что могут сообщить другие, и отбрасывать сомнительные советы и бессвязную информацию. Адаптивная роль разума – это не миросозерцание отшельника. Это инструмент социального взаимодействия, набор способностей, который нужен нам, чтобы убеждать в правильности наших предпочтений и выбора других людей, одновременно определяя и объясняя, что ценно и что нет в их аргументах

Наше зрение устроено так, чтобы получать достоверную информацию из отраженного света, – равным образом системы интуитивных умозаключений должны быть устроены так, чтобы получать достоверную информацию, и усиление этой способности в ходе эволюции каждый раз должно было давать преимущество в выживании.

Даже малыши демонстрируют отличное понимание функций: они распределяют предметы на группы по их предполагаемому назначению с точки зрения мотивов, которые побудили их изготовить, и этот процесс наблюдается в очень непохожих в техническом смысле обществах. Дети с ходу определяют характерные особенности орудий с точки зрения их предполагаемых функций. Но главное – то, как маленькие дети усваивают принципы использования орудий и механизмов. Часто говорят, что маленькие дети подражают техническим навыкам взрослых, «как обезьянки». В условиях эксперимента дети, поставленные перед выбором нужного варианта поведения, связанного с новым предметом и позволяющего получить конкретный результат, демонстрировали склонность воспроизводить все модели поведения, в том числе не имевшие видимой причинно-следственной связи с задачей и результатами. Эта склонность связывать процесс достижения результатов со всеми деталями действий, которые к ним ведут, заметно отличает маленьких детей от шимпанзе, несмотря на то что последние способны к некоторой орудийной деятельности. Выражение «обезьянничать» здесь не слишком точно, так как дети на самом деле не копируют механически серии движений. К примеру, они не повторяют «не относящиеся к делу» действия, если взрослый уже их выполнил. Хотя феномен этот широко известен, детские психологи расходятся в его интерпретации. Некоторые видят в таком «обезьянничании» эффективную стратегию обучения, когда возможная неудача в достижении цели уравновешивается незначительностью приложенных усилий.

Благодаря этим когнитивным способностям, несомненно, возникают специфические когнитивные аттракторы в области передачи технологии,

Исследование эволюционно сформированных технических наклонностей может также помочь ответить на важнейший вопрос о технологических изменениях, а именно о возможности накопления и прогресса. В частности, мы могли бы попытаться понять, как наши технические наклонности способствуют возникновению инерционного эффекта (также известного как «эффект храповика», ratchet effect), процесса, в ходе которого одни технологии, развившись, уже не исчезают, а другие строятся на базе предшествующих, не заменяя их.

техника и технология – это не просто придумавшие их умные люди. Это также популяционный феномен, возникающий, когда связи между людьми выстроены должным образом, а сами люди реагируют на нужные побудительные стимулы.

 По сравнению с другими видами живых существ коммуникационные способности человека намного более изощрены. Люди общаются для того, чтобы изменить состояние ума других людей,

 Итак, поскольку одно живое существо способно изменить суждения другого, оно, конечно, может изменить их в свою пользу. Сигналы могут быть обманчивыми, потому что интересы живых организмов расходятся.

Такая гонка вооружений между обманом и его распознаванием в природе обычна.

В случае общения между людьми гонка вооружений заключается в состязании между способностью сделать свои высказывания убедительными и в то же время умением защитить свои представления от обмана.

 наши системы восприятия позволяют быстрее и надежнее распознать паука среди цветов, чем цветок среди пауков. Сигнал опасности выходит на первый план, из чего можно заключить, что специализированные системы настроены на распознавание опасности

явного сигнала безопасности не существует.

особо предрасположены замечать специфические угрозы дети. Часто они безразличны к реальным источникам опасности, таким как оружие, электричество, плавательные бассейны, автомобили и сигареты, но их фантазии и сны полны волков и несуществующих хищных монстров – подтверждение того, что наши системы распознавания опасности направлены на ситуации, игравшие важную роль в эволюции.

предупреждающие советы редко подвергаются проверке. Одно из важных преимуществ наследования культурных особенностей состоит в том, что оно избавляет нас от систематического обследования окружающей среды в поисках источников опасности.

--Если вы считаете, что сырая кассава ядовита, то единственное, что вам остается, – это не проверять утверждение, что кассава ядовита.

Это предполагает, что информация, связанная с опасностью, часто считается достоверной, по крайней мере временно, как мера предосторожности, которая не бывает лишней. Психолог Дэн Фесслер сопоставил, насколько люди доверяют утверждениям, сформулированным в негативном, упоминающем об опасности ключе («10 % пациентов, перенесших инфаркт, умирают в течение десяти лет») или в позитивном духе («90 % пациентов, перенесших инфаркт, живут более десяти лет»). Хотя эти утверждения совершенно равнозначны, испытуемым казались более убедительными негативные формулировки

Значит ли это, что слухи успешны, потому что они негативны? Психологи давно заметили, что многим аспектам познания сопутствует так называемая предвзятость негативного опыта (negativity bias). Например, когда мы читаем список, слова с негативным значением привлекают больше внимания, чем слова с нейтральным или положительным. Негативные факты часто обрабатываются более тщательно, чем информация с позитивной окраской. Негативные впечатления о личности другого человека легче сформировать и труднее отбросить, чем позитивные. Но описать эту склонность не значит объяснить феномен.

затраты на меры предосторожности должны быть относительно умеренными. Возьмем крайний случай: довольно легко убедить людей не обходить по кругу корову семь раз на рассвете, потому что нам ничего не стоит последовать этому совету. И хотя обычно некоторые затраты все же требуются, они не должны быть слишком велики. Это объясняет, почему многие распространенные табу и суеверия требуют незначительных отклонений от обычного поведения.

Предупреждающие советы, цена которых высока, также тщательно проверят, и потому они могут быть так же широко распространены, как эти ничего не стоящие предписания.

В-третьих, потенциальная цена игнорирования предупреждающего совета, то, что может случиться, если мы не предпримем мер предосторожности, должна быть достаточно серьезной, чтобы у слушателя включилась система распознавания опасности.

многие люди верят слухам, которые распространяют, но одной этой веры недостаточно. Нужно учитывать еще и стремление передавать – без него многие производили бы ничего не стоящую, пустую информацию, но она не порождала бы ни слухи, ни «мусорную» культуру.

Часто передача малоценной информации связана с сильными эмоциями. Люди считают данные о вирусах, вакцинациях и заговорах властей чрезвычайно важными.

Явление станет понятнее, если взглянуть на него с точки зрения коалиционных процессов и групповой поддержки. Людям требуется поддержка общества, и им необходимо вовлекать других в коллективные действия, без чего индивидуальное выживание невозможно. Важнейшую часть этой сформировавшейся в ходе эволюции психологической особенности составляют наша способность и стремление к эффективному коалиционному управлению. Поэтому, когда люди передают информацию, которая может убедить других присоединиться к каким-либо действиям, это нужно попытаться понять с точки зрения вовлечения в коалицию.

во многих ситуациях моральные интуиции и чувства лучше всего рассматривать с точки зрения поддержки и вовлечения

Поскольку люди ожидают встретить согласие, хотя бы в общих чертах, описание ситуации с позиции морали скорее приведет к согласованному мнению, чем к иному возможному толкованию происходящего

заявление о том, что чье-либо поведение морально неприемлемо, быстрее приводит к консенсусу, чем утверждение, что человек ведет себя так по неведению. Последнее может вызвать обсуждение свидетельств и совершенных нарушителем действий и скорее нарушит общее согласие, чем укрепит его.

многие интуитивно (и, конечно, бессознательно) выбирают убеждения, потенциально привлекающие других людей благодаря своему морализирующему содержанию.

сигналы потенциальной поддержки требуются людям задолго до того, как будет нужна поддержка фактическая. Им необходимо суметь оценить союзы и уровень солидарности в них.

Люди, соглашающиеся с той информацией, которую вы им предоставляете, именно потому, что ее предоставляете вы, тем самым сигнализируют, что готовы поддержать вашу идею, присоединиться к коллективным действиям, которые вы можете начать. И напротив, те, кто требует доказательств или оспаривает правдоподобие ваших утверждений, сообщают, что их солидарность с вами будет лишь условной, а это вовсе не то, чего мы хотим от союзников по коалиции.

в группе, где все верят слухам и все морально оскорблены, сигнал приверженности должен быть более чем заметным. Такой механизм характерен для многих военизированных движений, где люди возвышаются и обретают власть, заявляя, что существующее положение дел не просто нежелательно, но и невыносимо. Это естественным образом ведет к эскалации предлагаемых действий. Когда возникает неопределенность относительно приверженности людей общему делу, одни члены коалиции чувствуют необходимость демонстрировать бóльшую решимость, принимать или предлагать более энергичные действия и занимать более радикальную позицию, чем другие.

Люди создали много видов эпистемических институций, то есть наборов норм и процедур, предназначенных для того, чтобы гарантировать производство правдивой информации. Эти попытки не всегда успешны, но они указывают на стремление к поиску достоверной информации посредством институций, расширяющих присущую нам эпистемическую бдительность и ее масштаб.

Именно беспристрастность случайной процедуры объясняет, почему в некоторых обстоятельствах гадание выглядит предпочтительнее доступных альтернатив.

самый яркий пример – это развитие научных институций и, в более широком смысле, весьма маловероятного вида социальных взаимодействий, которые породили научные исследования в том виде, в каком мы их знаем. Десятилетия социологических исследований показали, что наука – не плод деятельности отдельных умов, для нее требуется чрезвычайно специфическая социальная организация.

Вспышки похищений пенисов случаются в странах Африки и Азии уже более трех десятилетий. С мест поступают сообщения об опасных типах, способных похитить мужские гениталии во время рукопожатия, или произнеся особое заклинание, или просто посмотрев мужчине в глаза.

Ее часто считали типичной для «других», незападных культур, предполагая, что процесс познания в них идет по пути, отличному от нашего. Считалось, что в этих культурах преобладает примитивное мышление, скорее напоминающее свободные ассоциации, чем строгое рассуждение. Это могло бы объяснить, допустим, веру в магию.

знакомство с отдаленными уголками Земли показало, что люди там в повседневной жизни руководствуются здравым смыслом в той же мере, что и маститые западные философы. Поначалу исследователи считали «когнитивно иными» крестьян; после того как крестьяне перебрались в города, магическое мышление обнаружили у африканцев; когда африканцы стали появляться в Европе, антропологи начали искать радикально иные формы мышления в джунглях Новой Гвинеи и Амазонии. Развитие транспорта постепенно погубило релятивизм.

Опыты Соломона Аша показали, что внушение действительно воздействует на память, но (и это принципиальный момент) только если оно в высшей степени интенсивно. Эксперименты продемонстрировали не легкость манипулирования памятью, а прямо противоположное.

То же относится ко многим эффектам, связанным с убеждением.

Повсеместно бытуют представления, что покойники продолжают существовать как личности, несмотря на физическую смерть, и могут взаимодействовать с живыми. И почти повсюду люди допускают, что несчастья не происходят случайно, а вызваны злыми умыслами и колдовством.

в современном мире интернет допускает одновременно и анонимность, и географическую удаленность, фактически сводя к нулю социальную цену обвинений и распространения слухов. Неудивительно, что слухи и крестовые походы в интернете отличаются столь злобным тоном, так быстро возникают и часто так широко распространяются

распространение интернета подогревает наши худшие стремления к созданию и распространению «мусорной» культуры, обманывая наш разум иллюзиями согласия. К примеру, в небольшой группе или в деревне тот, кто выступает, например, с новой трактовкой магических верований, скорее всего, найдет очень немного последователей, готовых разделить его странные взгляды. Напротив, в современном мире с миллиардами интернет-пользователей многие тысячи человек почти наверняка станут распространять практически любую легковесную чушь. Очень похоже, что доступный интернет внушает каждому человеку преувеличенное чувство одобрения его идей другими, иллюзорного консенсуса .... Этот эффект может усиливаться из-за иллюзии, что все источники информации независимы.

свете этих обстоятельств единственной контрстратегией могли бы стать попытки сделать истину полезной.

оценивание претензий других людей на истину может стать востребованным сервисом, который может быть выражен в денежном или репутационном эквиваленте. Можно возразить, что это способно привести к дурной бесконечности, когда за одних поручителей должны будут поручиться метапоручители и т. д. Однако эта проблема возникает только в том случае, если кто-то будет стремиться к «железным» гарантиям эпистемического качества. На деле в этом нет необходимости.

Область «мусорной» культуры обширна и многогранна. Я особо выделяю в ней три накладывающихся друг на друга феномена: распознавание опасности, слухи и крестовые походы во имя моральных целей, – из-за воздействия, которое они оказывают на общество.

Первое – это разделение труда, необходимое условие для создания технических устройств, которые, соединившись, позволяют продвинуться намного дальше, чем позволил бы одиночный разум.

антропологические данные свидетельствуют, что этот прогресс быстро упирается в демографический потолок. Преимущества специализации сказываются по-настоящему, только когда она охватывает большое количество людей, но что значит в данном случае «большое», все еще остается нерешенной эмпирической проблемой.

Второе обстоятельство, связанное с первым, состоит в том, что сообщества могут преодолеть демографические ограничения посредством обмена с окружающими группами. Объясняется это тем, что обмен прежде всего подразумевает знакомство людей с разными традициями

обмен увеличивает количество и разнообразие цепей трансмиссии, способствуя их распространению, которое поддерживает и меняет традиции

Третье обстоятельство, наиболее тесно связанное с ускорением технологических перемен в больших цивилизациях, это, конечно, широкое распространение грамотности, резко увеличивающее объем технической информации, которую можно передать.

Когнитивные задатки, связанные с изготовлением орудий, а позже применяемые в сложных технологиях действительно носят особый характер – они возникли в ходе эволюции человека благодаря тем преимуществам для выживания, которые давали людям различные орудия и инструменты, и именно поэтому люди удивительно хорошо «понимают» их.

несмотря на все усилия настоящих ученых, мелькают в журналистских материалах об исследованиях человеческого поведения, где какое-то конкретное поведение именуется «врожденным» или «биологическим» в противовес «культурному» или «приобретенному». Некий вариант противопоставления природы и культуры с сопутствующими темами противопоставления универсального и непостоянного, физиологического и умственного, неизменного и изменчивого до сих входит в число важнейших постулатов того, что Джон Туби и Леда Космидес назвали «стандартная модель общественной науки»

Противопоставление природы и культуры может быть одним из тех общих культурных аттракторов, о которых я упоминал.

К примеру, греки размышляли над противоположностью фюсиса и номоса («природы» и «порядка»), развивая чрезвычайно разнообразные подходы к их разграничению, к тому, какие черты человеческого поведения следует относить к первому, а какие – ко второму понятию

Однако противопоставление природы и культуры мы находим и во многих малых обществах, где нет специалистов-интеллектуалов. В большинстве африканских общин, например, мир деревни четко противопоставляется миру леса или чащоб. Одно пространство возделано, регулируется нормами и разделено между разными группами, другое – дикое, непредсказуемое, неконтролируемое.

Психические системы людей во всем мире похожи, что в общем и целом порождает сходные интуитивные представления о многих аспектах естественного и социального миров. Нет данных, что когда-либо и где-либо люди путали одушевленные и неодушевленные объекты, что идея о сотрудничестве между неродственниками приводила их в полное недоумение, что они не считали бы аморальным убийство того, кто пришел им на помощь, или не полагали, что поведение другого человека определяется его намерениями и убеждениями.

Во-первых, в наших размышлениях о поведении почти неизбежно присутствует представление о некоторой дуалистичности тела и разума. Это не следствие усвоения философских концепций природы, поскольку в большинстве человеческих сообществ они отсутствуют. Дуалистичность – это прямой результат того, как организованы наши специализированные логические системы.

Во всех человеческих группах людей бытует мнение, что другие группы придерживаются норм, отличающихся от «наших». Действительно, представление о собственной группе как нормальной, центральной, а обо всех прочих как об отклоняющейся периферии лежит в основе бессознательного этноцентризма, встречающегося во всем мире. Как я отмечал в предыдущей главе, дети без труда усваивают представление о том, что социальные нормы одновременно могут в разных группах быть разными и при этом объективно необходимыми.

люди с раннего детства используют информацию о своем окружении, чтобы выстроить жизненную стратегию, например вложиться во что-либо на долгий срок или получить быструю выгоду. Системы психики воспринимают закономерности группового уровня, что приводит к представлению о некоем внутреннем качестве, присущем членам социальной категории. Другие системы позволяют воспринимать общение с физически отсутствующими персонажами – покойниками, героями мифов, богами и духами. Благодаря устройству психики мы склонны считать, что обычное поведение в сообществе – результат неких норм, пребывающих вне нашего сознания. К более или менее связному восприятию рыночной экономики мы способны, поскольку располагаем шаблонами социального обмена и справедливости, сложившимися в малых сообществах.

Предположение, что люди располагают единой сферой информации, называемой культурой, и что сфера эта существует отдельно от области природного, может оказаться одной из тех Очень Заманчивых Ошибок,

Научный прогресс требует от нас отбросить то, что философы называют привычным образом (образом повседневного опыта, manifest image), – картину мира, которая кажется одновременно простой и очевидной. В физическом мире это означает отказ от привычного образа твердых объектов в эвклидовом пространстве и замену их противоречащими интуиции представлениями о квантовых объектах. В мире живой природы нам пришлось отказаться от представления о том, что биологические виды существенно отличаются, и начать думать о них с точки зрения популяций и изменения частот генотипов.