Буайе рыночный обмен

Паскаль Буайе
 Анатомия человеческих сообществ. Как сознание определяет наше бытие. 2019


Уникальная особенность человеческого сотрудничества в том, что оно легко включает в себя особей, не связанных родством, и распространяется на большие группы, в которых люди могут даже не знать друг друга.

Любые гены, превращающие нас в хитрых эгоистичных уклонистов, по идее, должны побеждать в конкурентной борьбе с генами, побуждающими к честному сотрудничеству.

Почему же люди (и некоторые поразительно далекие от них виды, такие как общественные насекомые) так преуспели в том, чего нет у других представителей животного мира?

в так называемых играх на общественное благо, когда можно выбирать между взносами в общий котел и в свой карман, участники часто отказывались от соблазна выгодной для них эгоистической стратегии. И подобные наблюдения верны не только по отношению к людям западной культуры.выяснилось, что ни в одном из них участники не следуют предсказаниям и рекомендациям экономической теории. Почти всегда они проявляли щедрость и сдавали в общий котел больше.

так называемое просоциальное поведение, выявившееся в ходе ранних лабораторных экспериментов, сделало видимой приводящую в недоумение природу сотрудничества между людьми: казалось, что оно противоречит логике естественного отбора.

Согласно формальным моделям, люди заботятся лишь о том, насколько совместные действия выгодны им самим, не обращая внимания на то, насколько они выгодны остальным. Но в большинстве известных обществ совместные действия, в которых участвуют массы людей, демонстрируют прямо противоположное.

со временем более эгоистичное поведение должно распространиться, а сотрудничество – прекратиться. Но этого не происходит – или же происходит нечто иное.

Данные экспериментов заставляют предположить, что люди спонтанно склонны к щедрому, а не максимально выгодному распределению

большинство экономических моделей указывало, что коллективные действия весьма маловероятны.

Естественно, экономисты-теоретики в курсе, что совместные действия происходили и происходят во все времена и во всех обществах. Но они расценивают это как нечто иррациональное, как отклонение от теоретической нормы, которое можно объяснить посторонними факторами, такими как излишняя доверчивость

есть что-то нелепое в теории, полагающей отклонением то, что люди делают так часто и без всякого повода. Тот факт, что люди участвуют в совместных действиях в самых разных сферах и во всех известных человеческих группах, наводит на мысль, что классические экономические модели, возможно, основаны на ошибочном допущении.

С точки зрения формальной теории игр коллективные действия – это не расширенный вариант «дилеммы заключенного», в которой все игроки следуют стратегии уклонения. Коллективные действия ближе к тому, что Томас Шеллинг назвал «игра на достижение критической массы» (tipping game), в которой выигрыш зависит от количества присоединившихся, а потому информация о предпочтениях участников очень важна

экономисты были правы, указывая на возможность уклонения, которое, если будет подхвачено другими, может подорвать любое коллективное предприятие. Но в реальных сообществах эту опасность до минимума снижает коммуникация между участниками – из-за огромной опасности для репутации тех, кто решит отойти в сторону.

сотрудничая (в ходе эксперимента или в повседневной жизни), люди следуют социальным нормам, в частности избегают неравенства и предпочитают просоциальное поведение как со своей стороны, так и со стороны других. Сложность заключалась в том, чтобы понять, почему такие склонности передаются.

Данные экспериментов показывают: люди пытаются наказать тех, кто не хочет сотрудничать. Математические эволюционные модели показывают, что наказание может обеспечивать передачу и устойчивость любого типа поведения. В данном случае наказание укрепляло бы сотрудничество внутри групп.

Поскольку в среднем сотрудничество дает на выходе больше ресурсов, чем эгоистическое уклонение, следование таким нормам обеспечивало более высокий уровень благосостояния всех членов группы. По сравнению с ними группы с менее высокой степенью сотрудничества или не слишком строго карающие «уклонистов» были бы менее успешны. Кроме того, многие люди переходили бы из групп со слабым взаимодействием в группы с более сильным взаимодействием, способствуя тем самым исчезновению первых.

группы со слабыми нормами растворялись, постепенно теряя своих членов, – ведь это культурный, а не генетический групповой отбор. Бойд и Ричерсон, применяя формальные модели, показали также, что такое положение могло привести к распространению норм сотрудничества, поскольку группы с высокой степенью солидарности поглощали бы или покоряли группы с низкой солидарностью. Таким образом, человечество постепенно трансформировалось в совокупность популяций, спаянных сотрудничеством.

Но так ли все это было в действительности?

 по отношению того или иного игрока к другим участникам можно судить о том, как он поведет себя по отношению к нам. В условиях анонимности такое суждение невозможно, и игроки перестают карать других участников, подталкивая нас к выводу, что они использовали наказание как сдерживающий фактор

Люди готовы наказывать нарушителей, но в основном если сами пострадали от нарушения. Антропологи обнаружили, что в большинстве малых сообществ редко прибегают к наказаниям, не говоря уже о слишком дорого обходящемся наказании так называемых безбилетников. Люди скорее будут порицать дурные качества отступников и общаться с теми, кто склонен к сотрудничеству.

пока проступок не касается людей напрямую, они предпочитают игнорировать нарушителей

Платить налоги, обеспечивая подчинение других закону, куда дешевле, чем содержать собственную полицию.

Итак, если альтруизм нельзя объяснить страхом наказания, почему люди сотрудничают?

Доля генотипов особей, обладавших меньшей способностью различать правильные стратегии, как и тех, что были склонны только к сотрудничеству или только к обману, в общем генофонде была меньшей, чем тех, что предпочитали взаимовыгодное взаимодействие. Главный признак, отвечающий за это успешное взаимодействие, – это, несомненно, способность выбирать партнеров, отгонять уклоняющихся и держаться вместе с теми, кто сотрудничает

 возможно, дело в том (и многое на это указывает), что сотрудничество между не связанными родством людьми возникло потому, что наши предки оказались в тех же условиях, когда совпал ряд факторов: взаимодействие по типу клиентов и чистильщиков, выбор возможного партнера, знание о том, как каждый вел себя по отношению к другим и какое следует наказание за уклонение. Возможность выбора партнера могла создать некий рынок для тех, кто готов сотрудничать, где каждый мог предложить нечто свое и согласовать это с предпочтениями потенциальных партнеров, что вело бы к взаимовыгодным результатам

анонимность очень сложная вещь для человеческого разума.

Участники экономических игр интуитивно исходят из того, что им предстоит взаимодействовать и в дальнейшем (даже когда их прямо инструктируют не поступать так), что, конечно же, влияет на их поведение: у них возникает стремление сотрудничать с теми, у кого, возможно, появится возможность отблагодарить.

Щедрость такого типа труднообъяснима с точки зрения узко понимаемого эгоистического интереса, но если взглянуть на это в контексте эволюции малых человеческих групп, такое поведение представляет собой первый шаг к выстраиванию взаимовыгодных соглашений. В таких условиях вы можете проиграть, не только выбрав неправильных (не склонных сотрудничать) партнеров (то есть цену, на которой фокусируется традиционная модель), но и вследствие неудачи во взаимодействии с правильными партнерами, упустив возможность долговременного сотрудничества

в сообществах охотников и собирателей существует ясная корреляция между тем, что вносит человек и что получает, – как аукнется, так и откликнется, и, самое главное, откликнется пропорционально. Поэтому основное различие между выбором, сделанным под давлением, и рыночными моделями состоит в том, что последние, в отличие от первого, объясняют не только факт сотрудничества, но также и его уровень..

отличие от рыб, люди могут распространять и распространяют информацию в ходе общения, поэтому о поведении человека в прошлом почти наверняка становится известно всем, кто взаимодействует с ним. То, что биологи называют репутацией, на самом деле движение социальной информации, которое, как мы знаем, происходит во всех группах людей, особенно интенсивно в малых группах

Кроме того, эти способности таковы, что могут постепенно оттачиваться естественным отбором, – они не предполагают стратегий типа «все или ничего». Поэтому популяция с ограниченной степенью сотрудничества также может благоприятствовать распространению генотипов, способствующих более выраженным навыкам сотрудничества

 Вопрос о том, как и почему люди начали делиться друг с другом, стал важной проблемой для эволюционных антропологов и эволюционных психологов. Поделиться пищей – значит отдать свой ресурс, что кажется непонятным, если считать, что каждый индивид всегда стремится достичь максимального благосостояния. А люди готовы делиться далеко не только с тесным кругом ближайших родственников и иждивенцев.

Собранной растительной пищей (ягодами, стручками, кореньями, листьями и т. д.) делятся только с близкими родственниками. Охотничья же добыча, в особенности крупная, напротив, обычно делится на всю группу. Получить что-то может каждый, но сами охотники оставляют себе бóльшую часть, а среди них больше, чем другим, достается тому, кто нанес решающий удар или убил зверя. Различие в дележе растительной пищи и охотничьей добычи в некотором смысле представляет собой вид страховки.

Дележ добычи имеет смысл и из-за понижения ценности кусков пищи в случае крупной добычи. Она, как правило, слишком велика для охотника и его близких. Если вы не поделитесь крупной добычей, она просто сгниет, а вас сочтут эгоистом. Дележ позволяет недорогой ценой получить признательность окружающих и поднять свой престиж. А главное, при дележе чаще учитывается ответный дар – полученный в прошлом или ожидаемый в будущем.

Поэтому общественный дележ строится не на простом стремлении помочь другим. Интуитивная система, руководящая нашими предпочтениями при распределении, на входе получает информацию о a) предоставленных ресурсах, б) личностях и поведении лиц, участвовавших в добывании ресурсов, и в) о личностях тех, кто претендует на долю ресурсов.

Экономисты часто сетуют на смещение фокуса с результатов на намерения, поскольку считают такое положение опасным для современной экономики, в которой выбор той или иной политики часто оборачивается непредвиденными и нежелательными последствиями.

сделка оказывалась наиболее выгодной, если предполагала не однократное безличное взаимодействие, а потенциальное повторение обменов в течение долгого времени. В таких ситуациях важнее было не заключить лучшую сделку, а выбрать партнера, действующего из лучших побуждений. И часто намерения партнера, насколько можно их было определить или предположить, обеспечивали надежный путь к будущей выгоде. Вот почему мы сегодня спонтанно ищем такую информацию даже в рыночных сделках, в которых она может быть не так важна, как в далеком прошлом.

похожие процессы и схемы можно наблюдать у близких видов приматов – людей и обезьян. И впрямь, некоторых животных можно научить обмену и даже использованию жетонов в качестве денег. Но это поведение явно не характерно для их образа жизни, в то время как у людей встречается повсеместно

Второй набор навыков – это способность к гибким и тонким представлениям о собственности, которые и делают возможным обмен. Очевидно, что торговля невозможна без ясного понимания, чьи товары переходят из рук в руки. Часто наши представления о собственности в высшей степени интуитивны (кажется, мы просто откуда-то знаем, что значит владеть чем-то). Характерно, что сформулировать эти представления нам удается с большим трудом.

в разных культурах обнаруживается различие между собственностью и владением, мы не знаем ни одного общества, в котором люди не смогли бы отличить одно от другого.

даже для очень маленьких детей различие между фактическим владением и законной собственностью важно.

повсеместно с представлениями о собственности связаны сильные чувства и желания. Кража чужих вещей вызывает гнев и стремление наказать вора. Владение ценными вещами – источник гордости, чувства удовлетворения или зависти.

психолог Леда Космидес предположила, что люди, вероятно, выработали особую систему интуитивных умозаключений, которая определяет информацию формата «выгода получена, цена не уплачена» и включает соответствующую систему распознавания опасности. Действительно, эксперименты показали, что распознавание обманщиков в таких случаях происходит автоматически и в очень специфической форме

Схема повторяющегося обмена, иногда включающая в себя одолжения, подразумевает, что у этих сделок нет какого-либо горизонта, четко обозначенного предела, после которого не следует ждать продолжения.

Как отмечают многие антропологи, экономическая деятельность в малых сообществах не происходит (и на протяжении большей части эволюции человечества не происходила) в отрыве от других сторон социального взаимодействия. Сделки влияют не только на благосостояние участников, не только на их приобретения или потери, но также на репутацию, положение в обществе, характер отношений с партнерами по обмену,

Итак, в процессе эволюции у людей развились способности не только к торговле, но и к повторяющимся сделкам с известными им партнерами и к умению контролировать взаимную ответственность

Наш разум делает торговлю возможной, регулируя ее в соответствии со всем спектром моральных чувств и мотиваций, включая благодарность, расположение, зависть, неприязнь и возмущение эксплуатацией.

За пределами круга экономистов термин «трагедия общих ресурсов» сделал популярным Гаррет Хардин, который утверждал, что при использовании общих ресурсов неизбежно возникает эгоистическая сверхэксплуатация. Со временем все общие ресурсы подвергаются сверхэксплуатации ради краткосрочной личной выгоды, что приводит к долговременным коллективным потерям. Идея пользовалась успехом в экономической теории, на ней строились всевозможные формальные модели вероятности и скорости исчерпания ресурсов. Этот аргумент вошел и в политические дискуссии, убедив многих, что избежать трагедии сверхэксплуатации и опустошения можно только с помощью приватизации либо государственного контроля.

Однако начиная с 1980-х гг. многие социологи стали отмечать, что эти трагедии, похоже, не происходят, или по крайней мере они не столь неизбежны, как предсказывает модель Хардина. Во многих случаях люди управляли общими ресурсами на протяжении десятков и даже сотен лет, не допуская или почти не допуская сверхэксплуатации.

Экономическая история дала возможность провести натурный эксперимент, поскольку люди веками и в самых разных местах использовали все виды организационных механизмов, но, похоже, лишь некоторые из них привели к успешным и устойчивым системам. Для этого требовались правила, которые ограничивали пользователей, а какие виды правил могут реально работать в течение долгого времени?

Одно из условий – правила должны четко определять состав пользователей, тех, кто имеет право на ресурс. В некоторых случаях это не очень просто.

условие успеха заключается в эффективном надзоре за тем, как люди используют ресурс. В частности, за расходованием общего ресурса должны следить если не сами пользователи, то по крайней мере должностные лица, подотчетные непосредственно пользователям.

Психология собственности обеспечивает нас интуитивным критерием, ограничивающим использование общего достояния конкретной группой лиц. Общение и память позволяют нам получить информацию о поведении других пользователей. Способность распознавать обманщиков позволяет останавливать, а иногда и наказывать тех, кто слишком рьяно использует ресурсы. Ожидание того, что в будущем предстоит иметь дело с одними и теми же лицами, нейтрализует искушение быстро и интенсивно использовать ресурсы только для себя. Продуманная система штрафов позволяет пользователям поддерживать честное сотрудничество, не прибегая к дорогостоящему принуждению. Таким образом, психология обмена в малых сообществах помогает нам управлять расходом речной воды или использованием рыбных угодий. Но что происходит, когда размах торговли возрастает настолько, что охватывает целую страну или весь мир?

этот эффект заметили задолго до того, как Адам Смит дал ему систематическое объяснение. В IV в. до н. э. грек Ксенофонт отмечал, что «в небольших городах один и тот же мастер делает ложе, дверь, плуг, стол… и такому человеку невозможно изготовлять все одинаково хорошо», тогда как в больших городах можно найти сапожника по мужской и по женской обуви, да и сама работа делится между теми, кто кроит, и теми, кто шьет

На протяжении почти всей истории большинство людей не занимались торговлей, за исключением местного обмена, из-за множества ограничений, слишком увеличивающих цену сделки, то есть издержки, связанные с попыткой обмена, оказывались непозволительно высоки. Не было и независимой третьей стороны, обеспечивающей выполнение контрактов. Единственной гарантией того, что люди выполнят свою часть обязательств, был либо обмен тогда-то и там-то в виде бартера, либо обмен с родичами, либо умение быть достаточно грозным, чтобы партнер не посмел уклониться. Кроме того, цена информации была высокой. За пределами ближнего круга лично известных партнеров никто не мог получить нужное количество сведений о потенциальных партнерах и продукции. Из-за этих обстоятельств торговля в основном шла по сетям, связанным дележом и взаимностью и основанным на родстве, потому что родственники – это люди, о которых мы имеем достоверную информацию и на кого можем оказать некоторое давление

помощью каких когнитивных механизмов люди могут судить о справедливости, желательности и даже эффективности того, что происходит на массовом рынке? Как развить новый тип знания, чтобы понимать, что, собственно, происходит, когда тысячи или миллионы людей действуют согласованно, руководствуясь только своим личным стремлением к выгоде?

Краткий ответ – никак.

поведение людей в экспериментах экономических игр часто близко к тому, что было бы оптимальным в малых группах со знакомыми партнерами.

взгляды обычных людей на экономические процессы не случайны, это не просто результат влияния СМИ или политической пропаганды и, самое главное, они часто противоречат тому, как профессиональные экономисты понимают происходящее в рыночных обществах. Именно тот факт, что множество людей придерживалось взглядов, которые экономисты считали плодом заблуждения или вовсе ошибочными, побудил социологов к изучению этих массовых экономических представлений. Так что не так с массовым пониманием экономики?

Одно из часто упоминаемых «народных» представлений – то, что производство ценностей есть антагонистическая игра и, если какие-то люди или группы получают больший доход или накапливают больше богатств, положение остальных ухудшается. Иными словами, размер пирога конечен, его можно разделить разными способами, но нельзя увеличить. Если кто-то получит больше, остальные проиграют. Это представление так часто встречается в политических дебатах, что едва ли требует более детального описания. Экономисты, однако, возразят, что хотя антагонистическая игра удачно описывает некоторые взаимодействия, такие как война или распределение конфет, экономика в целом, напротив, представляет собой игру с положительной суммой. В противном случае не было бы общего увеличения богатства, особенно столь резкого, какое наблюдалось в последние несколько столетий. Если все стали богаче, пирог должен был увеличиться. Другое связанное с этим представление состоит в том, что богатство государств также является результатом антагонистической игры. Многие американцы думают, что, если Китай становится богаче, это плохо для Соединенных Штатов. Экономисты в ответ на это, конечно, скажут, что у китайцев появится возможность купить больше американских товаров. Это в общих интересах, чтобы другие становились богаче, особенно ваши покупатели.

Столь же обычно представление, что цены определяет тот, чьи рыночные позиции сильнее.

одна простая интерпретация утверждает, что суждения людей определяются их интересами. Это также неопровержимо верное – и очевидно недостаточное предположение. Да, самые горячие противники международной торговли обнаруживаются среди тех людей, чьим рабочим местам или бизнесу угрожает иностранная конкуренция. Это естественно.

«Народные» экономические представления состоят из рефлексивных мнений, интуитивных суждений, обработанных или откомментированных сознанием. Это значит, что суждения возникают по случаю, но не обязательно с ясным представлением о том, что делает их истинными или ложными. Это также значит, что они соотносятся с контекстом и потому просто не возникают в контекстах, в которых не могут привести к дальнейшим выводам. Например, люди могут считать, что «богатство – результат антагонистической игры», когда думают об огромной разнице в доходах. С другой стороны, это представление может не возникать у них по отношению к их мяснику или пекарю. Играя с этими рефлексивными суждениями, наш разум просто не занимается систематической проверкой гипотез –

Экономист Пол Рубин изобрел термин «эмпориофобия», означающий недоверие или страх перед рынками вообще. Проявления этой интуитивной неприязни к рынкам мы встречаем на каждом шагу. К примеру, многие уверены, что рыночные процессы – это причина неравенства в обществе или неэффективности современной экономики.

Благодаря этим предпочтениям наши когнитивные системы могут интерпретировать отличительные черты массовых рынков как множество сигналов об опасности.

Это относится, например, к китайской концепции «гуаньси», неформального обмена подарками, услугами и тому подобными «одолжениями», которые, как считается, должны создать благоприятный контекст для последующих сделок. Этот обычай можно интерпретировать как коррупцию, но в более традиционном контексте он в основном связан с потребностью в многократном обмене между предпочтительными партнерами, хорошо информированными друг о друге. В других культурах нет такой оформленной нормы, но молчаливые ожидания подобного типа очень схожи.

Наши познавательные способности включают умение утонченно читать в умах, а также представлять, о чем думают наши партнеры и каковы их намерения. Эта система чрезвычайно важна для координации и сотрудничества между людьми. Мы не можем эффективно сотрудничать или торговать, не представляя себе в деталях поведение других людей, а также, что особенно важно, их убеждения и намерения.

Тем, кто пытается обмануть вас, нет никакого дела до ваших интересов. Вы должны отклонить их предложения, какими бы привлекательными они ни казались, потому что подозреваете, что они захотят и в дальнейшем эксплуатировать вас. Напротив, люди, стремящиеся помочь вам, могут не предложить очень выгодную сделку по независящим от них обстоятельствам. Не следует отвергать их, ведь в следующий раз они могут предложить куда лучшие условия и обязательно так и сделают, если смогут

Наша психика, по-видимому, включает весьма специфический набор систем интуитивных умозаключений, касающихся обмена. Не исключено, что эти системы сильно влияют на формирование наших сознательных представлений о справедливости, так же как и на нашу приверженность различным идеям о том, что делает общество справедливым.

Наши способности к коллективным действиям содержат интуитивные представления о распределении.

этим можно оправдать любой тип распределения – от идеально равного до очень неравного.

мы интуитивно более склонны к эгалитарному распределению, если не можем легко проследить связь между работой и результатом.

Наконец, наши интуитивные представления формировались в среде небольших групп, где было бы неосмотрительно оставлять кого-то вообще без своей доли добычи.

Два эти подхода лежат в основе двух главных типов теорий справедливости: одни делают акцент на процессы (сделки должны быть справедливыми, тогда и возникающее в итоге распределение окажется справедливым), другие – на результаты (распределение должно быть справедливым, тогда справедливыми будут и направленные на это меры). Теоретическая разработка этих принципов, конечно, заходит гораздо дальше

Торговля, а также мотивации, благодаря которым торговля становится возможной, – единственный известный нам путь, выводящий из нищеты

Торговля не производит значительного эффекта, пока не распространится достаточно широко, включив миллионы, а не тысячи участников в сети сделок, отследить которые во всей полноте человеческий разум не в силах.