Демонстрации пока еще проходят мирно. Буржуазия и высшее общество, за исключением немногочисленных ультра, которых ничто не может убедить, и лиц, пользовавшихся благоволением свергнутого режима, ни о чем не жалеют. Нежданная перемена заставляет забыть о пережитых испытаниях и возрождает забытые надежды; поначалу все видят в случившемся лишь положительные стороны. Люди считают, что беспорядок в управлении, министерская чехарда, ошибки и непопулярность государя и государыни сделали революцию практически естественной.
Знать еще не опасается за свою жизнь. Она полагает, что ей не в чем или, во всяком случае, мало в чем можно себя упрекнуть. Один эпизод проиллюстрирует эти настроения. В первые дни революции я заезжаю к одной знатной даме, княгине М., и вижу, что она, как и многие другие, отчасти одобряет переворот. Чтобы выйти в город, ей понадобилось пальто, она звонит, но горничная запаздывает, и княгиня, не дожидаясь ее, проходит в свою гардеробную.
Через оставшуюся открытой дверь она продолжает разговор со мной, рассказывает, что у нас уже давно почти не оставалось шансов избежать подобных перемен. Мы не могли удержаться на скользкой наклонной доске, по которой скользил режим. Княгиня выражает свои надежды: как знать? Возможно, будущее спасет его. Потом она замолкает. Слышу звук открываемых и закрываемых дверок шкафов. И после долгого молчания:
– Подойдите.
Я подхожу к ней. Она неподвижно стоит перед большим гардеробом, открытым нараспашку, внутри которого висят на вешалках теперь уже ненужные парадные платья княгини. Очень аристократическим жестом княгиня указывает мне на них, ласково поглаживает шелк, бархат, меха, блестки…
– А вот это, – наконец произносит княгиня с двусмысленной улыбкой, – да, это мне жаль
. Почти все прогнозы оказались опровергнуты. Одним из первых подразделений флота, примкнувшим к революции, был экипаж царских личных судов и яхт, осыпанный благодеяниями и щедротами императорской фамилии. На кораблях Балтийского флота матросы хватали своих офицеров и живыми бросали их в топки. Однажды ночью домой адмиралу Гирсу, командиру 1-го флотского полка, позвонил по телефону его адъютант: адмирала вызывали в штаб флота, где требовалось, чтобы он срочно подписал важные бумаги. Выходя из дому, адмирал подвергся нападению притаившихся возле двери матросов, которые расправились с ним. Утром дочь нашла его труп во дворе.
Эти убийства всех изумляли: матросы, которых в России очень любили, имели репутацию людей более образованных, нежели солдаты, благодаря тому что они бывали с походами в разных странах
По улицам постоянно проносились грузовики, в которых сидело двадцать – двадцать пять человек с оружием, ехавших кого-то арестовывать или захватывать одно из немногочисленных учреждений, остававшихся верными царю. По дороге эти кочующие трибуны, эти борцы за справедливость воспламеняли народ, раздавали ему оружие и звали с собой
Скоро у людей вошло в привычку запирать черный ход и пореже выходить из дому. Те же, кому приходилось выйти на улицу, старались не разгуливать по городу; они шагали в постоянном страхе угодить в перестрелку; когда начиналась стрельба, сразу же падали на землю, прижимаясь к стенам, потому что двери домов оставались запертыми, и укрыться внутри было невозможно
Сгорела расположенная возле нашего дома тюрьма, именуемая Литовским замком. Народ уже разгромил несколько тюрем, заключенные же в них воры и убийцы разбежались по всему Петрограду. Вокруг Литовского замка собралась толпа, требовавшая освобождения узников. В этой тюрьме содержались только уголовники; политических держали в Петропавловке и в Шлиссельбурге. Поэтому администрация Литовского замка отказалась освободить заключенных и попыталась объяснить толпе, что освобождение этих людей только создаст угрозу честным людям и никоим образом не будет соответствовать идеалам революции. Но доводы никого не вразумили, и переговоры завершились безрезультатно. Тогда администрация решила защищаться. Из толпы открыли огонь; на ее стороне были превосходство в численности и в вооружении, так как перед этим она разграбила склады с оружием. Скоро толпа выломала ворота, ворвалась во двор и перебила всех обороняющихся – от рядовых надзирателей до старших офицеров, так что некому было провести победителей внутрь зданий; некому было дать им ключи, сообщить количество заключенных и номера камер, где те содержались. А народ в своем торопливом стремлении уничтожить эту тюрьму, самую крупную и олицетворявшую в его глазах свергнутый режим, уже поджег ее. Не все камеры удалось отпереть. Из огня доносились вопли заключенных, сливавшиеся в жуткий концерт, слышный издалека; моя семья могла наблюдать за происходящим из окон. Толпа перед тюрьмой испуганно заметалась, стала оборачиваться на ту часть тюрьмы, откуда кричали громче всего. Но тут вопли раздались с противоположной стороны, и все обернулись туда. По толпе распространялись страх и растерянность.
Наконец, три часа спустя, на еще дымящихся руинах, народ выкрикивал имена погибших в огне. И этот же народ, виновный в их гибели, взывал к отмщению.
Выпущенные на свободу преступники, разгуливавшие по городу, не способствовали установлению в нем порядка. Прохожих часто грабили на улицах. После десяти часов вечера все запирались в своих домах. На защиту полиции, которая больше не существовала, рассчитывать не приходилось.
Некоторые бывшие генералы не могли примириться с потерей авторитета. Возмущенные манерой патрульных разговаривать с ними, они резко отвечали солдатам. Тогда те хватали их, волокли к каналам и там убивали. Для уборки трупов не существовало никакой службы, так что они лежали там по нескольку дней.
В наших кругах из уст в уста передавались такие жуткие истории. Крайне угнетающе подействовала на нас гибель генерала Чарторыжского. Узнав генерала на улице, революционеры его арестовали и хотели вести в Таврический. Генерал отказался идти, стал сопротивляться и даже сумел вырваться. Ему вслед стали стрелять и ранили. Он укрылся в Морском госпитале, где как раз в то время моя сестра работала старшей медсестрой. Патруль потребовал выдачи беглеца, угрожая в случае отказа взорвать госпиталь, полный раненых. Генерала пришлось выдать. Патруль увел его на угол канала и там без каких бы то ни было формальностей расстрелял. Затем труп раздели и выставили возле него часовых, чтобы не дать родственникам и друзьям его забрать и похоронить. Так тело и истлело на месте
Комментариев нет:
Отправить комментарий